Трудно указать одну причину нехватки.

Производители лекарств отмечают рост спроса. Давний критик цепочки поставок лекарств, демократ из Блумфилд-Хиллз и сенатор США Гэри Питерс назвал отсутствие производителей и чрезмерную зависимость от сырья из других стран причинами нехватки лекарств в целом.

Американское общество фармацевтов системы здравоохранения, которое сослалось на задержки производства из-за нехватки лекарств от рака, в частности, заявило, что некоторые из этих лекарств не будут доступны до июня или июля.

Даже если бы это было раньше, «кто хочет обещать это, пока не увидит это на полках?» сказала Лаура Аппель, исполнительный вице-президент по связям с правительством и политике в Мичиганской ассоциации больниц и здравоохранения.

Группа больничной индустрии на этой неделе призвала страховщиков приостановить «предварительное разрешение», которое может задержать доступ пациентов к альтернативным лекарствам, поскольку страховщики решают, покрывать ли эти альтернативные лекарства. Кроме того, Медицинское общество штата Мичиган попросило законодателей штата оказать давление на федеральные регулирующие органы, чтобы решить проблему продолжающейся нехватки лекарств. А Петерс, конгрессмен, опубликовавший отчет о нехватке лекарств в марте, сказал Бриджу в заявлении по электронной почте, что он «оказывает давление на Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов, чтобы оно приняло срочные меры… (и) работает над законодательством», которое устранит некоторые из причин. за нехваткой лекарств.

Между тем, Белый дом, как сообщается, также уделил больше внимания нехватке наркотиков.

На данный момент и для некоторых пациентов могут быть альтернативные методы лечения, хотя, вероятно, не такие надежные. От некоторых из этих химиотерапевтических препаратов отказались более 20 лет назад, их заменили карбоплатином и цисплатином, которые оказались не только более эффективными, но и вызывали меньше побочных эффектов, сказал Валлбиллих Карманоса.

«Такое ощущение, что часы перевели на 25 лет назад», — сказал Валлбиллих.

Он и другие также сказали Bridge, что неясно, что будет означать сокращение доз или увеличение времени между курсами лечения для долгосрочной выживаемости.

В отличие от сломанной кости, которую можно склеить, чтобы пациент мог быстро вернуться к повседневной жизни, рак вызывает «долгую игру» между раковыми клетками, которые они призваны убивать.

«Приведут ли некоторые из этих вмешательств — когда вы уменьшаете дозу или продлеваете сроки или частоту — к лекарственной устойчивости?» он сказал.

В конечном счете, врачам, возможно, придется отдавать предпочтение пациентам, которым лекарства могут вылечить рак, а не тем, кому лекарства могут просто продлить жизнь, сказали врачи Bridge.

«Я думаю, что если я увижу 37-летнюю женщину с раком шейки матки и дам ей всю жизнь — мы хотели бы потратить этот цисплатин на это», — сказал доктор Шитаншу Уппал, клинический адъюнкт-профессор акушерства. и гинекологии в Мичиганском университете. Он также занимается лечением рака в больнице Trinity Health Ann Arbor.

Это «кошмар — кошмар для нас и для наших пациентов», — сказала Ханна в Порт-Гуроне.

И это сводит с ума, сказал Уппал.

В течение многих лет нехватка лекарств становилась все более серьезной проблемой, и в настоящее время она достигла самого высокого уровня за последние пять лет. На самом деле, по состоянию на пятницу FDA перечисляет более дюжины противораковых препаратов среди 207 дефицитных лекарств.

Кроме того, пандемия подчеркнула смертельные последствия нехватки запасов, поскольку врачи время от времени боролись за маски, вентиляторы, тесты на COVID и лабораторное оборудование, сказал он.

«Три года пандемии, и это снова цепочка поставок (проблема), и мы не можем это понять? Я имею в виду, что происходит?» — сказал Уппал.

«Тетис» ‹ Литературный центр

Нижеследующее из коллекции Скотта Глодена Все великое американское . Глоден живет в Филадельфии, на неуступленной земле Ленапе. Его рассказы появились в American Short Fiction, Glimmer Train и StoryQuarterly . Он имеет степень магистра государственной политики Карнеги-Меллон и работает над инициативами по бездомным и жилищным вопросам.

Люди говорили мне, что аллигаторы время от времени появляются в болотах. Маленькие. Хотя, маленькие, которые еще могли расти. Другие люди говорят, что этого никогда не случалось, но по всему городу есть попугаи, которые нерестятся уже два десятилетия, с тех пор, как в центре города была проведена международная выставка птиц, и птицы сделали то, что делают птицы: улетели. Другие люди говорили мне, что птицы в Новом Орлеане не поэтому, что колониализм не прекращается.

*

Технически галерея находилась на Джулии, но слишком далеко от других галерей, чтобы монетизировать посещаемость. За несколько недель до продления срока аренды за углом должен был появиться ресторан Rouse’s, а несколько офисов с небольшим количеством посетителей планировалось перепрофилировать в фуд-холлы и еще один бутик-отель. Все это сделало бы место более блестящим, спелым. Но стоянка для автомобилей Роуз была построена вне поля зрения галереи, и владелец офисного здания развелся, что предотвратило затею.

В основном галерея оставалась прибыльной благодаря частным покупателям. Тем не менее, художник-владелец Мишель хотел, чтобы он открылся по графику, а остальные – в трех кварталах ниже: с одиннадцати до шести, с четверга по воскресенье, иногда позже для мероприятий, выходных плей-офф.

Такое расположение предоставило мне угловую витрину, где я мог делать все, что мне заблагорассудится, при условии, что я буду регулярно мыть окна и демонстрировать некоторое обаяние нескольким прохожим, и все это под минимальным контролем доверенного лица Мишель, Кирстин, которая чаще всего не отправляла меня с поручениями на своем Range Rover в Home Depot или за суши.

В четверг, когда Кирстин позвонила и сказала, что едет в Хьюстон, чтобы навестить своего брата в MD Anderson, я был занят просмотром фильмов и завершением аспирантуры, когда вошла Пэтти, выражение ее лица было слишком сумасшедшим, чтобы просто позволить мне быть .

*

Тем утром мы с Джен много болтали о галерее. Она была на пути в UNO, уже поздно, и я не осознавал, что разглагольствую, пока она не вышла. Моя главная жалоба заключалась в том, что уход Кирстин заставил меня дежурить на «Белой льняной ночи».

«Ключи?» она спросила.

«Кухня», — сказал я и продолжил. «Я просто говорю, что если умирание произойдет, я застряну внутри».

«Почему?» — позвала она с другого конца железной дороги.

«Потому что Кирстин там не будет».

«Только закрой двери на полчаса, скажи, что думал, что бунт, так все равно сообщат. Мне нужно идти, — сказала она, но ее тело все еще стояло посреди дома.

— Не знаю, смогу ли я это сделать, — сказал я.

«Тогда, не знаю, не ходи на вскрытие. Где мои солнцезащитные очки?»

«В этом вся проблема. Мне нужна эта работа, но это будет выглядеть так, будто я выбираю работу в галерее. Не то чтобы я пропускал действие только из-за работы. Ни у кого никогда не было с этим проблем».

«Я имею в виду, что у вас уже есть работа, которую вы, вероятно, взяли у кого-то другого. Так что хватит, наверное, — сказала она и нашла в старой сумке другую пару солнцезащитных очков, а не те, которые она обычно носит.

«Сейчас моя работа покрывает арендную плату».

«Тогда мы не вносим арендную плату», — сказала она, выходя за дверь.

*

Стол в галерее спрятан сзади. Видно, что вы идете, но взаимодействие с искусством было приоритетом Микеле. Она объяснила, что всякий раз, когда кто-то входит, я должна встать и перейти к другой стороне стола, но притвориться, что я привязана к нему. Демонстрируйте приглашение, раболепие, но никогда не толпитесь.

Однако, когда Пэтти входит, она мчится мимо искусства, ее язык вырывается изо рта, произнося множество слов, которые я не могу полностью схватить, когда закрываю Netflix на экране и поправляю джинсы.

«Меня послали сюда боги Харры, чтобы найти что-то дорогое», — говорит она и садится напротив меня.

«Это мило», — говорит она, касаясь стола, массивной груды металлического коллажа со стеклянной поверхностью, которую невозможно очистить под ней.

«Мишель сделала это», — говорю я.

«Она сваривает?» — спрашивает она, и я указываю на ряд маленьких скульптур позади нее, все они установлены на тяжелых постаментах, их тела расплавлены и перегружены работой.

«Они прекрасны», — говорит она, подходя ближе. — Но я хочу картину. Что-то, что съедает стену. Как тот, — говорит она, указывая на стол, где 8×10 висит всего на двух гвоздях, так что мне приходится поправлять его каждый раз, когда включается кондиционер.

— Это мой любимый, — говорю я, что звучит тошнотворно вслух, но на самом деле это правда. Это кусок холста, который Микеле покрасил, а затем покрыл глазурью, единственное нарушение — солнечное пятно желтого кадмия в центре справа.

— Пятнадцать тысяч, — говорю я.

«Это много», — говорит она, но не пренебрежительно.

«Возможно, я смогу его снять, но, боюсь, это не мое дело».

«Хм», — говорит она и делает шаг назад, чтобы сделать снимок, прежде чем написать сообщение.

«Вы из Нового Орлеана, я имею в виду, родились здесь?» — спрашивает она, стоя и постукивая по телефону.

— Нет, Мичиган, — говорю я.

«О!» — говорит она и сжимает телефон между коленями, глядя на свои ладони, прежде чем выбрать правильную, чтобы повернуться ко мне. Другой рукой она делает вид, что водит пальцем по штату. “Где в?”

— Лансинг, — говорю я, и она останавливает палец, как будто прибыла в дом, в котором я вырос.

— А ты, Луизиана?

Она качает головой. «Колорадо, Теннесси, Юта. Сейчас в основном в Теннесси», и у нее звонит телефон.

«Приговор вынесен», — говорит она. «Ты узнаешь, что ты можешь получить от меня, и мы можем заключить сделку завтра».

*

White Linen Night — это летняя вечеринка, разбросанная по всей Джулии, ее посетители одеты так, будто сошли с одной яхты, своего рода антивторая линия для жителей Сент-Чарльза. В нем есть громкая музыка, но нет ритма, искусство по запросу, но нет сообщения.

Двумя неделями ранее чернокожая девушка погибла в медицинском транспорте из Жентильи, когда у машины скорой помощи в час пик лопнула шина, и она была вынуждена ждать другую машину семнадцать минут. В тот же час белый футболист был доставлен вертолетом из Иезуита в Окснер для лечения обезвоживания, которое оказалось неопасным для жизни.

Все средства массовой информации освещали эту историю с одинаковым соображением: девочка испытала непопулярные побочные эффекты от укола адреналина, которые нельзя было предотвратить, хотя многие медицинские работники не согласились.

В ответ группа организаторов тайно замышляла вымирание, которое должно было состояться в ту же субботу, что и Ночь Белого Белья. Они успешно устроили так, что нанятые ди-джеи прекратили играть в сумерках, в то время как другие лежали в тишине на земле в течение семнадцати минут, пока над головой парили вертолеты из папье-маше, прикрепленные к гелиевым шарам. Белые союзники должны были быть своего рода ограждением между теми, кто представляет действие, и теми, кто хочет сорвать сцену.

В прошлые выходные мы с Джен стояли на складе, репетируя в Мариньи, наблюдая, как первый прототип медицинской эвакуации медленно поднимается над нами и поднимается на тридцать футов к потолку, где воздушные шары лопаются о ржавые балки и снова падают к нашим ногам. .

– Позвольте мне прояснить ситуацию, – говорит Джен и кладет передо мной луковицу, чтобы я нарезала ее, открывая пиво. «Вы получаете десять процентов со всего, что продается, пока вы находитесь в галерее, даже если вы на самом деле ничего не делаете для продажи?»

«Почти».

«Итак, полторы тысячи долларов только за то, что вы сидите здесь».

«Ну, не совсем так. Кирстин сказала, что я могу договориться и о двенадцати. Она сказала, что Мишель даже не нравится картина.

«У вас всегда была комиссия?»

Я пожимаю плечами да.

«Хорошо. Итак, в чем проблема?»

«Думаю, я продам, а потом уйду. Это будет охватывать два месяца здесь и приложения для аспирантуры. Этого времени достаточно, чтобы найти что-то еще, и тогда мне не придется беспокоиться о том, что я пропущу умирание».

Джен делает полный глоток.

«Я хочу поддержать, но странно узнавать, что твоя работа действительно может быть прибыльной, и что ты хочешь уйти в том же предложении».

— Вы тоже получаете комиссионные за продажу автомобилей, — говорю я.

«Думаю, да», — говорит она, улыбаясь. «Два месяца бамии и лука», — и она бросает мою разделочную доску в кастрюлю.

Мне плевать на арты на Юлю. Не коммерческие банкеты цвета и силуэтов, которые продвигает Микеле; не концептуальные инсталляции Джона Уотерса; не китчевые картины залитых лунным светом полей сахарного тростника, которые устраняют жестокость урожая. Все эти места оцениваются и распределяются так, чтобы обслуживать жителей окраин и их дома, похожие на свадебные торты, их манерный lingua franca расизма, их коллективную чистую стоимость, достаточную для перековки побережья.

При переезде в Новый Орлеан вопросы почему так и сыпались из уст людей. Спрашивает, была ли полностью очищена нефть, сколько лет назад она оказалась под водой, как жить в столь обособленном месте. Последнее всегда является самым разочаровывающим дополнением, как будто подразумевающим, что сегрегация любого города не была сегрегацией другого; как будто намекая на то, что разлука — это нечто, на что можно ориентироваться вечно, что люди — это несовместимое скопление атома и эмоций.

В колледже некоторым моим друзьям, путешествующим за границу, было приказано гладить канадские флаги, красные заплатки в виде кленовых листьев на своих сумках, чтобы пометить их как нечто неамериканское. Более безопасная репутация, под которой можно ходить. Я никогда не мог понять, как это работало, если бы это не позволяло американцам восприниматься как что-то меньшее, чем их худшие части, или если бы это медленно разрушало представление мира о Канаде.

Когда я переехал в город, я нашел квартиру в центре Аптауна, недалеко от парка Одюбон, квартиру, утопающую в особняках. Это было решение быть белым человеком, переехавшим в белую часть города, поехать туда, где другие тихонько продлевают свои денежные истории, разбить лагерь рядом с ними и тлеть, приутюжить американский флаг на лужайке, чтобы они могли смотреть, как я иду поверху. это.

Работа над Джулией была первым из многих способов, которыми я позволил всем этим намерениям стать кровопролитными, пока мимолетные мнения соседей не были встречены пассивными взглядами, пока выходные не были потрачены на осмотр витрин, представляя выпотрошенные двойные дробовики с растущими детьми из них ленивые бродяги идут в зоопарк, направляясь к тому дню, когда флаг может стать чем-то отряхнутым и поднятым настолько, чтобы ловить ветер, потому что колониализм не прекращается.

*

В пятницу я иду в галерею, хороший трехмильный маршрут, чтобы прояснить мысли, по пути разговаривая с Кирстин. Она работает над тем, чтобы натренировать моего внутреннего переговорщика, поддерживая мою продажу, а не галерею, и я должен владеть ею и гордиться ею. , по какой-то неконтролируемой причине я провел ночь, представляя, как Пэтти и ее семья едят под этой картиной, которая заполняет собой столовую, что я могу видеть, как внуки Пэтти играют под ней в своей гостиной, ее собственные дети фотографируют эту сцену и пихать их в альбомы, к которым они вернутся в сумерках. Эта картина не картина, а румянец магии, достающийся по наследству.

Я чуть не сказал тогда и там, что это будут последние выходные, когда я работаю, когда я вспомнил единственную причину, по которой Кирстин в Техасе.

«Как твой брат?» Я спрашиваю.

«Он дерется», — говорит она. «Врачи говорят, что он делает успехи, но… трудно сказать».

— Ты говорил мне, что он любит драки, — говорю я.

«Да. Он жесткий».

Когда мы кладем трубку, Кирстин оставила мне последнюю инструкцию: пойти в кладовую на кухоньке галереи и выудить достаточно кусков фанеры и упаковочного мха, чтобы разложить их перед другими картинами.

«Создайте ощущение, что вещи летят со стены», — говорит она.

Однако, проходя через заднюю дверь, я вижу, что Пэтти ждет впереди. Галерея не открывается еще полчаса, но я все равно делаю вид, что открываю ее и приглашаю ее войти, предлагая кофе. Сзади я должен буквально вынуть машину Keurig, подаренную нам Мишель, из коробки и запустить ее, так как и Кирстин, и я ненавидели вкус. Все это время Пэтти полна решимости все комментировать.

«Вы переехали сюда из Мичигана, чтобы работать с этим художником? Нет!” — говорит она, словно угадывая мой день рождения. — Ты приехал сюда учиться в колледже.

— Ни то, ни другое, — сказал я. «Я хорошо побывал здесь однажды, и это все, что мне потребовалось».

«Мне это нравится», — говорит она. «Это импульсивно».

Поднося кофе, чашку и блюдце, она стоит за столом рядом с картиной и смотрит на ее обратную сторону. Я ставлю кофе напротив, чтобы попытаться оттолкнуть ее от него, но она тут же берет его, и мы стоим, как моллюски, перед картиной.

«Свет», — говорит она.

«Мишель и ее муж строят все каркасы. Они используют сосну, но вставляют металлические штифты, поэтому они остаются легкими и устанавливаются по углам, — и я вытаскиваю из-за спины маленькую картину, чтобы показать ее под холстом.

«Такой подлый», — говорит она. «Как у нас дела с ценой?»

«Так себе», говорю я. — Мишель сказала, что мы можем покрыть налоги с продаж, что сбивает примерно тысячу.

«Четырнадцать», — говорит она и отступает, чтобы полюбоваться. Я слышу, как Кирстин просит меня нарисовать ей сцену, чтобы объяснить бесконечность искусства.

«Вот моя дилемма, — говорит Пэтти. «Мы, очевидно, не ездили сюда в грузовом фургоне, поэтому доставка в Монтану будет стоить немного».

«Монтана. Не Теннесси?

«Этот парень идет в домик у озера», — говорит она. «У нас есть эта гигантская уродливая стена, которая была открыта несколько месяцев. Это сводит меня с ума всякий раз, когда мы там. Если вы можете сделать четырнадцать с транспортными расходами. У вас есть сделка.

— Мы никогда раньше не договаривались о доставке, — говорю я. “Давай сделаем это.”

«Да?»

«Сегодня соберу».

«Замечательно! Мой муж подумает, что нас надули, но я ручаюсь за вас, — говорит она, касаясь рукой небольшого произведения искусства из плексигласа, отражающего свет в окне. «Это красиво».

— Вот, — говорю я, подходя и стягивая его. «В качестве благодарности», и я несу цветной квадратик на стол, чтобы завернуть.

«Нет, нет, я не могла», — говорит она, но я отмахиваюсь от нее, наблюдая, как Кирстин делает один и тот же жест снова и снова.

«Мой муж хочет остановиться и посмотреть его, если вы не против подождать день или два, чтобы собрать его. Какой залог? — спрашивает она, расстегивая сумочку.

Я смотрю на стол позади меня, где аккуратно спрятан считыватель кредитных карт, открываемый только во время покупки. Однако я не знаю, как его использовать.

«Без залога», — говорю я. «Нам просто нужна копия вашей кредитной карты и лицензия на ее хранение».

«Даже лучше», — говорит она, протягивая мне весь свой бумажник.

*

В субботу утром Джен подвозит меня к галерее, мое лицо вялое и усталое, я провел ночь в основном вне дома. Была еще одна практика для акции, но это было только подтверждение подсчета голосов: девятнадцать человек должны были умереть, а еще тридцать должны были охранять периметр. Мы провели меньше часа на встрече, прежде чем закончить в нескольких барах за пределами квартала.

«Вы рекомендуете замену Кирстин?» — спросила Джен, поднося бургер к глазам, словно измеряя им свой рот.

Я покачал головой нет.

Эта работа была взята вслепую из Craigslist, единственное собеседование, где мне сказали, что есть много других на рассмотрении. Когда мне дали шанс, это казалось моментом, которым можно гордиться, пока Джен не заметила, что мне двадцать дней до Нового Орлеана, что маловероятно, что я соревнуюсь с другими специалистами по социологии за эту роль, и я мог бы легко получить был ошибочно принят за человека, который может предотвратить кражу.

«Может быть, у нее все еще есть список тех, с кем она беседовала», — сказал я.

Джен кивнула, но остаток ночи я понял, что выхода нет.

Я решаю, что это будет усилие, которое я приложу в свой последний день, чтобы просмотреть страницы Facebook и отправить групповые тексты, чтобы попытаться набрать группу лучших имен для передачи, когда я обнаруживаю, что три голосовых сообщения мигают. Все разрывы связи с разницей в несколько минут от Мишель.

На моем телефоне пропущенный звонок от Кирстин часом ранее, а также сообщение, чтобы я позвонила ей, когда доберусь.

«Итак, Мишель недовольна», — говорит Кирстин. «Это бесплатная доставка. Видимо, это заставило ее почувствовать себя товаром».

— Но вы же сказали, что я могу дойти до двенадцати, — говорю я. «Это более тринадцати лет после отправки».

«Вы не обязаны мне говорить. Ты все сделал правильно в моих глазах, это просто камень преткновения для нее, о котором я никогда не думал упоминать. Я попал в ту же ловушку много лет назад».

— Хорошо, — говорю я, чувствуя, что в ее голосе больше, чем икота.

«Я ненавижу это, я действительно ненавижу это. Мишель хочет, чтобы я тебя отпустил. Она считает, что это больше не подходит».

Я молчу, понимая, что там, где должна быть неуверенность в себе, есть пропасть облегчения.

«Получу ли я комиссию?»

«Ты еще — конечно! Это ваша продажа. Я никогда не позволю отнять это у тебя. Я даже заплачу пару сотен за выходное пособие. Меньшее, что я могу сделать здесь. Это действительно моя вина, что я ничего не сказал».

«Нет, не проблема», — говорю я, но догоняю, что радости показывать тоже не следует. «Я знаю, что если бы это было твое решение, ты бы помог мне стать лучше, и поэтому мне нравится работать с тобой».

«Блять. Сегодня ты снова заставишь меня плакать».

«Не делай этого. На самом деле, я знаю несколько человек, которые могут подойти, может быть, я могу оставить вам список?

«Боже, ты милостив. Это было бы прекрасно. И я собираюсь прийти завтра, чтобы помочь. Это все чушь, в которую ты попал».

«Нет, не волнуйтесь. Ты путешествовал всю неделю, я приберусь, — говорю я.

«Тогда обед! Четверг, обед на мне, мы пойдем куда угодно. Джен тоже.

*

Когда Джен приходит в галерею, она одета в полный контраст с улиц с телом: черные брюки, черная водолазка. Этот ансамбль согласился, чтобы помочь контрастировать с умирающими, которые будут одеты в то же белое, что и участники, которые провели последние несколько часов, заискивая перед толпой.

Она входит, словно хватая ртом воздух.

«Боже, слишком жарко для этой одежды», — говорит она и протягивает сумку с моими вещами, чтобы я переоделась.

«Быстро», — говорит она. — Все уже внизу.

Я написал Джен все ранее, но повторяю все это от начала до конца, когда я запираю, отключаю свет.

«Клянусь, ты можешь упасть в колодец и не сломать кость», — говорит она.

«Что?»

«Входит незнакомец и, по сути, дает вам тысячу долларов, затем вы решаете уйти, и вместо того, чтобы пройти через неловкую часть, вы получите лобстера и дополнительные деньги».

Я натягиваю на себя рубашку с длинными рукавами.

— Я не очень люблю лобстеров, — говорю я.

«Дело в том, что тебе повезло».

У Джулии и Лагеря уже все собрались, запасные точки союзников, когда-то неотличимые от толпы, теперь образуют маленькую черную дыру, в которую мы вливаемся, и окружающие только начинают замечать это явление, когда музыка стихает. Сначала один диджей, потом другой. По их сигналу мы образуем широкое кольцо и начинаем заполняться телами умерших, лежащих в ряд, так что они выглядят как счетные метки на мостовой.

На каждом ходу — те из нас, кто отбивается от посетителей, — мы объявляем, в какую минуту мы вступили, делая исчерпывающее приближение к семнадцати еще более парализующим.

Вокруг нас некоторые кричат ​​или пытаются силой протиснуться, чтобы пройти между телами, но многие из нас связаны друг с другом, и они не протискиваются дальше. Некоторые посетители с готовностью принимают происходящее и стоят неподвижно, некоторые даже снимают солнцезащитные очки и шляпы в знак уважения, хотя солнце в этот час едва держит голову над зданиями.

На двенадцатой минуте, когда волнение становится полномасштабным, несколько черных бордюров двигаются к обернутым обоями вертолетам, сидящим в центре тел. Они разрезают упаковочную ленту, которая удерживает воздушные шары внутри, и снимают небольшие грузы, удерживающие их посадочные полозья на месте. Над всеми нами дюжины желтых шаров сходятся, как два солнышка, и медленно поднимают вертолеты.

В пятнадцать лет ветер с реки начинает сталкиваться, раскачивая их, как воздухоплавателей в бою. Мы все наблюдаем, как тела внизу поднимаются на ноги. Они поднимают руки над головами по одной, пока все не встают с воздетыми к небу руками, отдав свои души.

В семнадцать лет они выстраиваются в очередь и начинают уходить, а остальные собирают все, что осталось, сумки, обувь и повязки на голову, то, что нельзя перевезти, и мы следуем за ними к мэрии.

Джен и я стоим в дальнем конце круга и первыми начинаем собирать вещи. Остальные следуют за мной, и я держу в руках множество мешков для мусора, которые укрывали вертолеты, когда я поднимаю голову и вижу Пэтти. Она одета в белую майку и длинные струящиеся штаны, которые развеваются, как простыни. Рядом с ней ее муж в джинсах и белом поло. Она ничего не говорит мне, пока мы смотрим друг на друга, ее разговорчивая манера приглушена. Я прохожу мимо нее и ее мужа, когда Джен берет меня за руку и тянет вперед.

*

В предыдущие годы Кирстин объяснила, что они делали все возможное для White Linen. Они нанимали исполнителей, устраивали открытые бары, проводили тихие аукционы, чтобы спонсировать GNOF. После нескольких лет инвестирования к ним не вернулись никакие репутационные выплаты. В этом году Кирстин даже не предлагала скидок, галерея работала в обычном режиме. Засыпая, я понял, что нечего убирать, нечего делать, кроме как гуглить, как запустить кредитную карту.

Проснувшись, однако, я помню, что муж Пэтти хотел увидеть картину лично, что я должна была позвонить и предложить им посмотреть, постоять в пустой комнате и позволить всему, что было сказано, найти эхо.

Джен спит, когда я иду, и я украл ее ключи вместо прогулки.

После выступлений в мэрии группа как обычно распалась. Кирстин и я все еще были избиты прошлой ночью и готовили ужин дома, время от времени проверяя новости, но даже в строчке не освещалось происходящее. Впрочем, этого и следовало ожидать; если реальная смерть не узаконена, то и ее симулякр не должен быть узаконен.

Несколько друзей написали, где они нашли вертолеты, один из них приземлился всего через улицу, а другой проплыл странным путем и проделал весь путь до Джексона, впечатляющее путешествие в полмили. На моем телефоне фотография второго сидела вертикально на нейтральной земле. Я не мог сказать, подперли ли они его или, может быть, он приземлился точно так, как надо. Я представил себе его спуск в виде ростка, неудержимо вращающегося в земле, откуда он медленно выпускает веер корней, которые будут расти от призрачных до густых и раскидистых, из чего-то маленького, ставшего огромным.

Подъехав к галерее, я понимаю, что оставил неправильный набор трековых светильников на всю ночь, так что пространство было освещено, а произведение искусства, обращенное к зрителям, – нет. Выйдя из гаража, я включаю свет и отпираю дверь на случай, если Пэтти появится в нерабочее время.

Вместо этого я нахожу сверток, прислоненный к стене вестибюля, выходящего на улицу. Обтянуто газетой, неряшливо, без скотча, но по форме сразу узнаю. Подняв его, кусок плексигласа, который я дал Пэтти накануне, выскальзывает наружу, слегка влажный. Должно быть, она развернула конверт, чтобы показать его мужу, и тут же выбросила коричневую бумагу, в которую я его завязал. Это видно даже по сгибам бумаги, которые она пыталась воссоздать тот же самый конверт, который я создал у нее на глазах.

На его поверхности стикер, на котором написано просто: сделка закрыта. Все в нижнем регистре, без знаков препинания.

Я протираю этот кусок внутренней стороной футболки и кладу его на окно, переставляя два других рядом с ним так, чтобы они располагались симметрично снаружи.

За столом я очищаю голосовую почту, не слушая; Я нахожу несколько ручек, которые я могу считать жующими, и выбрасываю их; Я очищаю историю посещений компьютера до заводской даты; Протираю бумажным полотенцем клавиатуру, мышь, дисплей.